Pardonne Moi

Pardonne Moi, Ce Caprice D'Enfant¹

Интересно, сколько часов подряд нужно слушать одну и ту же песню, чтобы свихнуться. Хорошо, что в плеерах есть повтор трека. Милая, Ми. Можно я буду вас так называть? Только сегодня. Ведь вы всего лишь голос в моей голове, — как раз где-то между наушниками. Господи, какой голос! Я не знаю языка. Я понимаю только припев, я слушаю ваш голос, Ми. Мне кажется, или это безысходность? Может быть, от твердости? Я даже не предполагал, насколько твердым может быть мягкий французский! Твердость — это еще никаких уступок, никаких «назад». Может быть отсюда и безысходность?! Ми, мне знакома такая безысходность. Я оказался недостаточно силен для того, чтобы стать слабым.

Сижу в темноте на переставшем быть моим диване. Обхватил колени руками. Спрятал голову. Уже, кажется, стотысячный раз: Pardonne-moi...

Знаете девочка, что независимость и свобода, о которых Вы столько говорите, не имеют ничего общего между собой. Простите меня, Ми, я говорю с другим человеком. Я вернусь к Вам, обещаю. Настоящая свобода — это зависеть от всего вокруг, зависеть всецело и бесконечно. Это смирение, девочка. А независимость — это гордыня. Не зависеть легко. Вы даже не осознаете этого. Но вы ближе к свободе, чем к независимости. Слава Богу! Если бы Вы выбрали независимость, то были бы чем-то похожим на меня.

Ничем. Нет прошлого. Никого позади. Ничего, частью чего бы я был и стал. Если вы часть, девочка, — вы уже зависите. А если нет, то, как мир не существует для вас, так и вы для него не существуете.

И тогда вас просто нет. Гораздо раньше, чем вы умрете физически, вы уже мертвы. Для мира. Вас нет для него. Нет в нем. Вас нет, девочка.

Я еще продолжаю что-то делать. Я даже еще что-то оставляю: какие-то красивые и нужные предметы, как громко! — «свет в чьих-то сердцах», — но, поймите, это получается походя, само по себе. Я не стремлюсь к этому. Я независим. Не свободен, а независим. Я все это время шел не в ту сторону, и теперь у меня нет сил, чтобы развернуться и пойти назад. Смешно, мне двадцать три и уже нет никаких стремлений, желаний. — Они сделают меня зависимым, а я не могу этого допустить. Я боюсь быть слабым. Я слишком слаб для этого.

Сижу в темноте. Теперь я нашел человека, который заменит меня в этом доме: в семье, где я родился, — он хороший человек и он любит мою сестру. Все. Теперь я независим даже от матери. Я «свободен» от всего, что только может быть в жизни. Теперь можно идти куда угодно, все концы мира равны для меня. И мне равно некуда идти.

Да, девочка, а вы все мечтаете стать независимой. Вы представляете, что я независим даже от Вас?! Вы можете радоваться или огорчаться, вы можете любить меня или ненавидеть, — но для меня это ВАШИ чувства и ваши глупости. Не мои. Мне хорошо с Вами. Но если Вы захотите лишить меня этого, то ничего не измените. Я не Ваш и Вы не моя, а значит, нет «мы». Есть только «вы» и «я». Вы можете уйти. Или я, например, могу уйти сам. Могу даже ничего не говорить. Мое место займет другой, я уверен. Меня уже нет, как нет вообще ничего. Вот...

Спасибо, Ми, за этот голос, и за то, что вы были такой внимательной, такой тактичной. Я опять с Вами. Для меня это в самом деле очень важно сейчас. Я не понимаю слов, но я уверен: то чем Вы сейчас поете — это моя жизнь. Простите меня, Ми, и Вы, девочка, простите.

Pardonne-moi, ma vie est caprice d'Enfant.

© Алексей Бойков